Евгений Гришковец, «Планка»
Читая Гришковца, всё время вспоминаешь одного героя Довлатова, который говорил: «Я писатель типа Чехова, бля…» И объяснял далее принцип своей работы: берутся в качестве героев матрос и некий мальчуган Вадька. Матрос спасает мальчугана, и в финале рассказа надо непременно написать: «…Вадька долго смотрел ему вслед». За точность деталей не ручаюсь, но примерно всё так и было у Довлатова. А у Гришковца — именно так. Гришковец — «писатель типа Чехова, бля». Таким образом его и стоит характеризовать во всех энциклопедиях.
Нет, ничего дурного в Гришковце, конечно, нет. Беда в том, что и хорошего нет вовсе. Ну, непритязательно рассказанные истории, иногда кому-то смешные. Про армию, про похороны любимой собачки, ещё про что-то. Но таких историй в Сети — тонны, сотни, всё ими заполонено. И куда более изобретательные, куда более весёлые попадаются — и армейские байки, и «собачьи» байки, и какие угодно, на все случаи жизни.
Этот сборник, как и все предыдущие сборники Гришковца (а также десятки последующих — потому что подобную прозу можно писать левой ногой, не снимая ботинка и шерстяного носка) нужно было назвать не планка, а «Плинтус». Плинтус — вот планка Гришковца, и её он с легкостью берёт. Привычно используя весь свой (небогатый) инструментарий: многоточия, имитирующие сбивчивость (имитирующую в свою очередь искренность и непритязательность), корявые фразы с «в общем», «короче», «значит, так» в пределах одного (без преувеличения) предложения и прочее, прочее, такое же, право слово, стыдное даже для графомана-первокурсника с филфака. Но Гришковец у нас сибирский самородок, ему можно. Читайте, кто против. Говорят, человеку ничего нельзя запрещать. Если ему нравится ковыряться, скажем, в ухе карандашом, значит, пусть ковыряется. Кому не нравится — не смотрите. Не смотрю.